Тема детства в зоне военного конфликта - самая тяжелая. Взрослый человек способен решать за себя сам: где ему быть, на какую сторону конфликта становиться, какой способ выживания избрать. Жизнь же ребёнка полностью во власти этого взрослого, который по каким-то своим критериям определяет, какие ценности и идеи впитывать растущему человечку и какими путями к этим ценностям идти… В обращении "главы" "республики" Пасечника по случаю Дня защиты детей говорится, что за период боевых действий в зоне АТО погибли 34 ребёнка, самому младшему из которых не было и месяца. И, кажется, как бы ни страшна была гибель взрослого, она никогда не сравнится со смертью ребёнка, который не может быть повинен в этой войне никак. Летом 2014 года у моего знакомого на посёлке Луганска погибла внучка. Его сын с семьей, как и я, не уехал из города. Причины были у всех разными, общего только то, что мы провели то лето в Луганске. И во время очередного обстрела снаряд попал в девочку, которая заходила в дом. Это случилось во дворе, на глазах у родителей, которые шли на шаг позади. Мать на тот момент была беременна вторым ребёнком, и тот обстрел, унесший жизнь старшей девочки, расценила как диалог с Богом: если он так легко забирает, она будет рожать ещё. А после второго ребёнка родился третий, и это помогло ей пережить ту страшную потерю. Знакомый потерял летом 2014 года жену и сына, которые шли домой, переходя дорогу у 11-й поликлиники. Последние шесть лет вдовец живет с тещей – два не родных по крови родственника, которые вмиг осиротели. И для обоих оказалось, что хрупкий мир их благополучия держался именно та дочери (жене) и сыне (внуке), которые погибли тогда вместе. Лето 2014 запомнилось мне странными вещами: шерстью жарких ковров на коже, когда мы прижимались к полу во время обстрелов, накрывая собой ребенка; вынимающим душу грохотом во время стрельбы и страшной тишиной после. Жарко, липко и страшно было в той аномальной жаре. Страха именно за жизнь ребёнка у меня не было, потому что страх был тогда во всем и везде. Это сейчас я понимаю, что как мать я должна была бы уехать, как сделали многие, вооружившись аргументом - «Я это делаю ради своих детей». Но тогда, что-то держало меня в этом ужасе, даже не знаю - что. Мне кажется я, даже во время всего, не до конца понимала и верила, что такое может быть, что это реальность… После у меня было огромное недоумение – как весь мир может ложиться спать, зная, что у нас происходит? После я столкнулась с ещё одним видом самостигматизации: я не уехала тем летом из Луганска, потому что я эгоистка и думала только о себе. Хорошие матери думали о детях, а я думала о том, что у меня была работа, и мне страшно было оставлять свой дом и маму. Выходит, выбирая между безопасностью и постоянством, привычкой, я выбрала утренний кофе на собственной кухне. Потому что ехать в неизвестность, в зыбкость неопределенности казалось еще страшнее?... Но неужели всех оставшихся волновал только вопрос работы и сохранности имущества? стреляют здесь или нет? А как же то страшное после, когда не оказалось ни работы, ни средств к существованию, ни цельной картины собственной жизни? Почему мы не уехали, не увезли детей? Ведь мало кто из нас (по крайней мере в моем кругу) действительно поддерживал цирк с "республикой" под российским флагом… Я написала своим работодателям, выехавшим из Луганска: «Я благодарна вам за опыт и годы работы вместе. Я понимаю, в какой сложной ситуации оказалась фирма. Но вы уволили меня и весь наш отдел задним числом без заработной платы. Я воспитываю ребёнка одна, и, возможно я могу рассчитывать на компенсацию...». Мне ответили, что обо мне и обо всем отделе просто забыли, - было не до того. Но я могу получить какую-то часть своей заработной платы. Я получила её спустя полгода после увольнения, но хлопот и страхов было так много, что никакой обиды у меня не было – я была рада тому, что мне – единственной из отдела – заплатили какие-то деньги в ответ на мое письмо. Потом я стала понимать, что все наши прогулки с ребёнком – это прогулки по развалинам и заброшенным домам. Мы бродили по нашему району, рассматривая брошенные и разрушенные дома. В начале это было в диковинку, а после стало обычным пейзажем, не вызывающим никаких эмоций. И ещё одно удивительное открытие: гуляя у реки, меня изумляли цистерны без паровоза, брошенные будто бы специально прямо на мосту. Спустя год, я узнала, что эти цистерны были заминированы на случай подошедшего противника. Сколько же времени мы провели под тем мостом, не зная этого... А море, куда мы попали впервые уже в 2016-м, удивило не цветом и глубиной, а людьми и иллюминацией. Оказывается, где-то не прекращалась жизнь, люди также пили и гуляли, не думая о том, что где-то всё совсем иначе. И у моего ребёнка, как и у других из Луганска, вызывали оторопь круглосуточные магазины, беззаботные люди, музыка на набережной, скопление праздных гуляющих. Выходит, мы приехали на море не ради моря, а ради другой жизни, которой не было у нас. И наряду с детьми, также изумленно смотрели на всё это приехавшие взрослые – где-то ходят поезда и летают самолёты, где-то есть жизнь и в этой жизни никто не думает о нас и наших детях… И спустя шесть лет, долгими бессонными ночами, я мысленно продолжаю взвешивать: что важнее – свой дом и семья или безопасность и возможности других городов? Чей выбор оказался правильным: мой, или тех, кто, уехав, оставил здесь детей, чтобы обеспечивать их? Или тех, кто вывез детей, а сам остался, и не видит их сутками, занятый тем, чтобы получить гражданство, заслужить ипотеку и когда-то показать детям другое будущее, от которого мы сами отказались в 14-том году... До того страшного года, мы, как минимум, не отмечали День защиты детей возложением цветов к их могилкам. День покрылся Тенью… Ольга Кучер, Луганск, для "ОстроВа"
